- Ой, переведи с английского, что такое patchwork?
- Это такое… Что угодно, сшитое из лоскутков чего попало…
(из разговора)
PATCHWORK
Писем я пишу немного. Максимум пару штук в неделю. Потому что писать мне их практически некому и ещё потому, что к такой серьёзной вещи, как эпистолярный жанр, я отношусь очень ответственно и сочинять бессмысленные, из пяти-шести предложений, писульки считаю ниже своего достоинства, а, чтобы написать письмо, которое я буду считать настоящим, нужно о чём-то подумать, что-то почувствовать, рассказать о чём-то таком, что интересно было бы читать тому, кто это письмо получит…
Сейчас, например, я думаю о чём бы рассказать тебе, путаюсь в разноцветных обрезках и тонких нитях ситцевых и шёлковых мыслей, пытаюсь сшить их в единое полотно…
Можно – о том, что только начался сентябрь, а за окном уже самая настоящая осень; что у меня все волосы заплетены в мелкие-мелкие косички, а в них – серебряные колечки; что от влажной погоды косички смешно пушистятся; что волосы по-прежнему пахнут Eau par Kenzo; что на мне широкие тёмно-голубые джинсы и огромный свитер цвета засохшей травы, в который я могу завернуться целиком два раза; что в свои 19 я всё ещё умудряюсь и могу себе позволить выглядеть как девочка-тинейджер, позаимствовавшая одежду старшего брата; что из входной двери слегка сквозит, что пью уже вторую чашку зелёного жасминового чая, а руки почему-то до сих пор холодные, что за окном слышен шум десятков проезжающих машин, что барвумен-я-забыла-как-её-зовут-кажется-Лена-но-возможно-я-ошибаюсь шуршит за стойкой пачками чипсов с паприкой и шипит бутылкой кока-колы; что она часто жалуется мне на проблемы с избыточным весом, а я советую ей пить больше зелёного чая; что она купила большую пачку этого самого чая и пьёт, пьёт, пьёт его целыми днями, потом бегает в туалет, потом снова пьёт, но пока вроде бы не похудела; что вчера я до паучьего состояния накурилась травы и чуть не уснула за кухонным столом над чашкой опять же, мать его, зелёного чая; что я не хочу осени, ненавижу осень, терпеть не могу её за неё саму и за то, что она приводит вслед за собой зиму; что мне хочется взвыть от этих отвратительных холодных капель, которые падают с неба на лицо и за шиворот; что листья на деревьях желтеть пока не собираются, но дыхание осени уже ощущается везде; что этот сентябрь совсем не похож на предыдущий – тогда мне писалось легко, я, словно призма, пропускала сквозь себя преломляющийся солнечный свет, раскладывая его на отдельные цвета спектра, чувствовала каждой гранью – дуновение ветра, медленную агонию лета, последние тёплые лучи, меланхолию облачных мелодий, переваливающиеся прозрачные паутинки, протянутые ниоткуда в никуда…
Можно рассказать тебе о первом, что придёт в голову, о странном, о многом, о главном, о безнадёжной светлой любви, о пути, которому не нужно оправдание направлением, о нас, никогда по-настоящему не бывших, и о других – слишком ощутимых и реальных, чтобы их существование можно было игнорировать, о том, что порою свет – это всего лишь отсутствие тени, о глубине резкости, о необъективности широкоугольных объективов с небольшим фокусным расстоянием, о судьбе, которая имеет свойство иногда так неожиданно фокусничать – ловкость рук и никакого мошенничества, но совершенно неясно, с кого спрашивать за эти фокусы и кому принадлежат эти руки; о том, чем диспозиция отличается от экспозиции, а скрытые камеры – от камер предварительного заключения; о том, что с веток капает тоска, что светел только сгорающий; что зелёный, будь он неладен, чай горек – перестоял; что чай и отчаянье – кажется, всё-таки однокоренные слова; что иногда мне кажется, что НИКОГДА.
Так много слов, мыслей, обрывков, обрезков, тесьмы, цветного канта – но ткань топорщится, ножницы вываливаются из рук, нити путаются и рвутся, из этого никак не получится ни тёплое лоскутное одеяло, которое согреет ненастным ноябрьским вечером, ни даже коврик, о который можно вытереть ноги, возвращаясь домой из дождливой слякоти…
